Петр Семилетов

УНИТАЗНЫЙ БЛЮЗ

Глава 1, Звонок первый

Вечером маклеру Егоровой позвонили. Вкрадчивый мужской голос сказал:

– Аллё. Квартира на Малоподвальной шесть еще продается?

У Егоровой внутри ёкнуло, потому что это же центр, это же дорого, это же большая сумма с процентов.

– Да, продается, – ровно, почти слитно ответила она и стала ждать, что же скажут на том конце трубки. Там молчали.

– Давайте представимся друг другу, – предложила Егорова, – Я агент по продаже недвижимости Егорова Лидия Андреевна, представляю агентство "Лебедь".

– Я понял, я понял. Я знаю, – перебил голос, – Меня вот что интересует. Там санузел смежный или раздельный?

– Смежный.

– О, это мне подходит. Когда можно приехать посмотреть квартиру?

– Вечером завтра вас устроит?

– Почему не сегодня?

– Уже поздно, – в самом деле, за окном темнело. Ведь уже осень на носу, темнеть начало рано.

– Кроме того, – продолжила Егорова, – Я должна договориться с хозяевами, будет ли им удобно, если мы подъедем. Сейчас я свяжусь с ними, а потом снова вас наберу.

– Будет ли удобно, если я возьму с собой тортик?

– Простите, как вас зовут?

– Антон Васильевич.

– Очень приятно. Антон Васильевич, зачем тортик?

– Чтобы задобрить хозяев. Может цену скинут.

– Они не намерены торговаться. Если вы заметили, в объявлении сказано – без торга.

– Я знаю, что в объявлении сказано. Я читать умею. Но тортик всё-таки возьму.

Глава 2, Звонок второй

Тем же вечером Тома решилась. Выпить яду или позвонить. Позвонить ему или выпить яду. Всё у нее было в духе тысяча девятьсот двадцатых годов – и платье, и торшер, и прическа с бежевой лентой вокруг волос. Женщина-вамп набрала номер. Гудки. Соединение.

– Аллё.

– Я по объявлению, – почти пробасила Тома, – Это вы продаете унитаз б/у?

– Я.

– Вы такой загадочный... Все продают новые, а вы б/у, скажите, ну почему так?

– На то есть свои причины. Личные, может быть.

– О, понимаю... Интрига... Я хочу с вами встретиться лично.

– Будете смотреть унитаз? Или если не смотреть, я могу его подвезти куда скажете, на какую-нибудь станцию метро. Только его еще надо отковырнуть. Так что если точно берете, я его отковырну.

– Вы такой оригинал! Понимаю, да, да. Дадаизм своего рода. Понимаю. Выражение себя через заявление. Объявление это заявление. Понимаю, да.

После некоторого молчания ей ответили:

– Вообще я композитор.

Глава 3, Звонок третий

В двенадцать ночи, когда профессор консерватории Ильин закрыл глаза, чтобы мелодично храпеть и причудой этой удивлять домашних, ему позвонил худший кошмар. Кошмар сказал:

– Аллё. Ну так я завтра приду на прослушивание?

Ильин узнал бы этот голос из тысячи, из миллиона. Это был Антон Унитазов, композитор-авангардист, который сочинял симфоническую "Сантехническую симфонию" и сюиту "Джаз канализационных труб". Грохоча, с унитазами на ногах и пластиковыми гофрами на руках, неуклюже входил Антон Васильевич в помещение приемной комиссии, с нотами, и садился за рояль, чтобы исполнить отрывки. Ираида Кизилова, член приемной комиссии, начинала истошно кричать – не давите педали ногами – а рядом, а рядом глава комиссии Грыжов молотил кулаком по столу, гавкая – безобразие! безобразие!

Ильин отогнал надвинувшийся сон и сообразил:

– Погодите, завтра же выходной.

– И то хлеб, – Унитазов повесил трубку.

Глава 4, Звонок четвертый

– Аллё.

– Здравствуйте, я по объявлению.

– Я унитаз уже продал.

– А это не вы давали – аварийное расторжение договоров, эффективное воздействие на конкурентов?

– Да, это я. Я разрушал финансовые империи. Могущественные корпорации становились банкротами, когда я брался за дело. Мои условия таковы – сначала дело, потом деньги.

– Мне нравится ваш подход. Мое дело иного рода, жертвой будет ученый с мировым именем. Неприятность должна произойти с ним во время важного эксперимента, который ученый станет проводить перед зарубежной делегацией.

– Понятно. Меня интересует когда, но не интересует где.

– Эксперимент начнется завтра ровно в шесть часов вечера.

– Могу ли я увидеть этого ученого раньше?

– Да. Завтра, в четыре часа дня, в кафе "Солнечный зайчик" на Прорезной, на улице за столиком будут сидеть два человека, один из них в яркой, цветочной панаме. Это ваша жертва.

– Понятно. Перезвоните мне, когда узнаете о положительном результате.

– Спасибо, – и повесили трубку.

Глава 5, Обитель гения

Он обитал в доме справа от оперы, боже мой, как Тома туда спешила из метро! Вот и адрес. Старый доходный дом, помнящий бороду проходящего мимо Грушевского.

Тома отворила высоченную, скрипучую дверь и стояла в парадном, просто дыша. Перед нею поднималась каменная, стёртая до блеска лестница с темными перилами. Томе показалось оно шоколадным. Сердце застучало. Она попробовала пальцами дверки почтового ящика – заперто – и мелкими шагами взошла на третий этаж.

На двери искомой квартиры висела картонка с грозной надписью "ОСТОРОЖНО ГАЗЫ!". Тома поправила волосы, позвонила и услышала далеко внутри квартиры тонкое жужжание. Донеслось, приближаясь, шарканье ног.

Она даже закрыла глаза.

– Гумберт, – сказал тощий и бледный человек на пороге, – Иван Адольфович Гумберт. У Антона Васильевича творческая пауза.

Гумберт проводил ее в большую – больше всех виденных – квадратную комнату и усадил в проваленное кожаное кресло. С портретов на стенах глядели люди. У одной стены прилепилось пианино. На небольшом столике желтел на блюдце засохший сыр и теплились паром две небольшие чашки чаю.

Лицом к окну, спиной к присутствующим, на деревянном стуле ровно восседал мужчина лысый, но с косичкой долгих волос.

– Мы репетировали, – шепотом пояснил Томе Гумберт, показывая скрипку, – Но Антон Васильевич испытал острое вдохновение и погрузился в созидание. Может показаться, он просто сидит. Но нет, идет напряженная умственная и творческая работа.

– Гумберт! Я всё слышу! – строго одернул Туалетов.

– К вам пришли, – сказал скрипач.

– Я знаю!

И с грохотом повернув под собой стул, обернулся:

– Я знаю!

Круглые глаза его под покатым лбом сощурились, он подался вперед, произнес таинственно:

– Алхимия звука и мысли. Что первично? Музыка, вызывающая к жизни мысли, или мысли, порождающие музыку?

– Я не знаю, – продрожала Тома.

– Может быть и то, и другое? – предположил Гумберт.

– Ешьте лучше сыр! – выкрикнул Туалетов, показав на оный пальцем.

В соседней комнате, за белой дверью, что-то кипело и булькало. Оттуда слабо источался будто аромат приготовляемого диковинного кушанья с редкими приправами.

Туалетов сел за пианино. Передумал, встал, снял со стены гитару.

– Новая вещь, та самая! – восхитился Гумберт.

– Я буду, – обратился к Томе Туалетов, – здесь, в кругу друзей, исполнять свое новое произведение. Оно называется – унитазный блюз.

– В кругу друзей, – пролепетала Тома, – Антон, вы уже относите меня к их числу?

– Конечно, – кивнул композитор.

Он ударил по струнам и запел:

Стонет труба!

Вся жизнь борьба!

И я борюсь,

Но я боюсь,

Я вам пою –

Унитазный блюуууз...

Гумберт сидел раскачиваясь, отбивая ногой такт. Когда исполнение прекратилось, он рванул на скрипке струны и порвал самую тонкую. Пальцы покраснели от крови.

– Я дам перекись и бинт! – Туалетов отложил гитару и вышел.

– Я раздавлен. Ничего сопоставимого, – Гумберт повернул к Томе лицо, – Вы согласны?

– Да! Да!

Вернулся Антон с ватой, бинтом, полотенцем и бутылочкой. Протянул их Томе, а сам отправился в соседнюю комнату. Мельком, в затворяемом проеме двери, увидела Тома какие-то колбы, пузырьки и стеклянные полки.

Ослабевшего от потери крови Гумберта уложили на диван и накрыли пледом, посоветовав заснуть, ибо сон – лучшее лекарство. Туалетов поманил Тому к окну. Оно выходило не в сторону оперного театра, а во внутренний двор, кирпичный колодец с окнами.

– Здесь, – сказал Антон, – Дух возносится к небу.

– Очень поэтично!

– Тома, – еще более понизил голос композитор, – Не знаю почему, но я очень вам доверяю.

Она пожала ему руку и держала в своей.

– Знаете, что я готовлю в соседней комнате? – спросил Туалетов.

– Нет... Но догадываюсь. Это наш ужин?

– Это послаб!

– Что?

– Страшное вещество, вызывающее расстройство желудка. Долговременное и неустранимое. Я своего рода наемный убийца. С той разницей, что убийца лишает жертву жизни, а я подбавляю ей в пищу свой послаб. Меня нанимают люди бизнеса, которым надо расстроить чужую сделку. Политики. Даже священники.

– Послаб?

– Послаб. И сейчас...

– Антон, не говорите больше, – она стиснула его в объятии. Над самым ее ухом Туалетов громко прокричал:

– Внимание, газы! – и оттолкнув Тому, выбежал вон.

Гумберт вскочил, потащил ее к двери в туалет. Оттуда раздавались страшные звуки.

– Идет, идет творческий процесс, – пояснял Гумберт, – Мы присутствуем при рождении новых нот, новой мелодии.

Из-за двери предупредили:

– Не смейте заходить во вторую комнату! Пары послаба опасны!

– Круг моего чтения, – сказала в закрытую дверь Тома, – составляют декаденты и поэзия серебряного века!

– А как вам символисты? – спросил Гумберт.

– Почитайте Кольцова! – крикнул композитор и разразился новыми звуками. Гумберт сосредоточенно поднял палец:

– Крайне авангардная партия ударных.

Так они стояли и наслаждались творчеством. Антон убеждал их пройти в комнату и отдохнуть, потому что это затянется надолго, или разойтись по домам.

– Мы не можем оставить его одного, – сказал Томе Гумберт. Она прижалась лицом к двери, закрыла щеку ладонью и проговорила:

– Вам не хватает обычного человеческого общения!

– Хватает!

– Я познакомлю вас с удивительным человеком. Это интеллектуал, он изобрел собственный язык.

– Скажите имя, может я его знаю. Я знаком со всеми интеллектуалами Киева. Я сам такой.

– Печник Дима.

На улице заиграла музыка в духе диско, грохнула парадная дверь, послышался топот по лестнице, и раздался звонок в дверь квартиры. Вскоре печник Дима был внутри. Одетый в клеши и вельветовый пиджак, патлатый, с круглыми очками на глазах.

– По! – крикнул он.

– Гумберт, – представился скрипач.

– Ту-га, по!

– Вы так милы в своей оригинальности, – улыбнулась Тома. Печник Дима прислушался и передразнил:

– Ду-ду-ду-ду-ду!

Все рассмеялись.

Через полчаса Антон вышел и быстрыми шагами отправился в уголок большой своей комнаты, где на столике у него светил экраном ноутбук. Антон немного с ним повозился и пояснил:

– Даю объявление.

Вскоре ему позвонили.

– Алё, – устало и скучающе ответил композитор.

– Здравствуйте! Вы все еще продаете мягкий стул? Меня привлекла цена!

Глава 6, Прерванный эксперимент

ЭНИИ – экспериментальный научно-исследовательский институт. Два серых корпуса на окраине города. Сегодня шел дождь. У проходной остановилась машина с иностранными номерами. Из нее не спеша, на длинных ногах, выбрался седой и патлатый человек с большой головой, одетый в бежевый плащ. Следом вылезла, поправляя парик, хмурая блондинка.

К ним, ссутулившись, прошлепали по лужам два младших научных сотрудника с зонтиками и провели ко входу. Из окна за этим наблюдал профессор Козлов и его помощник Подлунный. Козлов глубже натянул на голову яркую, в цветах панаму:

– Сейчас встретим. Та его переводчица, кажется, андроид.

– Мне тоже так показалось, Матвей Кузьмич. Видели, как у нее сполз парик?

– Да. И под ним что-то блеснуло. Это не простая делегация. Доктор Фридрих Штофф прибыл не столько с переводчицей, сколько с телохранительницей. кибернетической и беспощадной. Надо быть настороже!

Встретились в зале проходной .

– Герр доктор! – сказал Матвей Кузьмич и раскрыл руки, будто для объятия. Немец не сдвинулся с места, но сдержанно кивнул головой и скороговоркой, даже сердито произнес:

– Я приехать смотреть ваш эксперимент. Если ви показать колоссаль результат, я давать фам много-много долляр на нови эксперимент. Эта буди болшой грант.

И, причмокнув языком, присовокупил:

– Ммм, феноменаль!

– У меня есть проклятая книга безумного итальянца Пэпэ! – выпалил Подлунный.

– Пэпэ? – поднял бровь доктор Штофф.

– Не давайте ему грант! – Подлунный указал на профессора, – Лучше купите у меня за те же деньги книгу. Вы наверное осведомлены, она того стоит.

– Не слушайте его, – сказал Козлов и наступил Подлунному на ногу.

– Вы отстранены от эксперимента! Герр доктор, прошу за мной.

Подлунный проводил их взглядом, в котором крылось зловещее торжество.

В главном лабораторном зале стояли приборы непонятного назначения и перемигивались лампочками. Суетились спокойнолицые люди в белых халатах. Компьютерный голос невидимой тетечки говорил:

– Нормализация лямбд началась. Начинаю телесканальное сканирование. Бифукация входит в последнюю фазу.

Профессор Козлов поставил доктора Штоффа и переводчицу рядом с большим сверкающим чаном. В стенке того было стеклянное окошко. Внутри змеились синие молнии.

– Ооо, – протянул заграничный гость.

– Нам удалось, – принялся пояснять профессор, – Закольцевать само время. Это темпоральный реактор!

– Колоссаль! Ви гений! – доктор Штофф толкнул Козлова в грудь кулаком. Профессор поднял кверху руку:

– Сейчас вы будете свидетелем небывалого в истории человечества опыта.

– Я хочу нажать кнопка! – заявил доктор Штофф.

– Нет, – возразил Козлов, – только я знаю, где находится кнопка запуска эксперимента. Подождем еще пять минут. Точность! Вы, немцы, любите точность во всем. Мы тоже. Этот реактор разогревался двадцать лет. Теперь нужно вовремя нажать кнопку. Если мы пропустим момент, реактор надо будет разогревать еще двадцать лет.

– Ой! – доктор закрыл лицо ладонями.

Профессор поглядел на круглые настенные часы, затем на свои наручные.

– Последний отсчет пошел. Еще три минуты.

И вдруг прижал руки к животу. Послышалось громкое урчание. Доктор Штофф побледнел. Он всё понял.

– Скашите мне какой кнопка! – попросил он коллегу, – Я нашаать.

– Нет! Я успею сам! – и осторожно, но быстро засеменил прочь из зала лаборатории.

Крадучись, будто проникший ночью на кухню кот, зашел ассистент Подлунный и сказал доктору:

– Важна каждая секунда. Профессор не успеет, ему неможется.

Переводчица очнулась и перевела. Доктор Штофф снова закрыл лицо ладонями. Подлунный отвел его руки.

– Я знаю нужную кнопку. Но вы должны будете дать грант мне. Мне! – он затряс головой.

– Не понимайт, – жалобно сказал доктор. Переводчица очнулась.

Стрелки на часах добирались к нужному времени. Компьютерный голос делал обратный отсчет:

– Десять. Девять. Восемь.

– Я согласен! – крикнул Штофф.

Подлунный подскочил к пульту и ткнул пальцем в зеленую кнопку. Она погасла и зажглась красным. Из окошка темпорального реактора стал исходить мягкий бирюзовый свет.

В двери показался обессиленный профессор Козлов:

– Что вы наделали? Я, зная коварство своего помощника, заранее перепрограммировал кнопку. Вы нажали не ту. Сейчас произойдет взрыв.

Все в лаборатории схватились за головы и заметались, вопя:

– Ой нет! Нееееет!

А доктор Штофф упал на спину и дрыгал ногами. Только переводчица медленно поворачивала голову то туда, то сюда, и делала странно шеей.

Но вместо взрыва из темпорального реактора вышло еще больше света и всё заволокло дымом. Профессор Козлов, незримый в этом дыму, пораженно говорил:

– Мы попали в темпоральное кольцо... Эксперимент имеет непредвиденные и необратимые последствия...

Когда дым рассеялся, на полу лаборатории лежали младенцы в несоразмерных для них белых халатах. Только младенец доктор Штофф был одет в костюм, да ничего не случилось с переводчицей, она всё стояла и делала странно шеей.

Глаза переводчицы зажглись красным. Она медленно сказала:

– Эксперимент провален и моя миссия тоже. Я должна найти виновника. Я должна найти того, кто дал профессору послаб.

И переступая через младенцев, покинула зал.

Глава 7, Прошлое

Отец Антона, потомственный химик Тимофей Угрюм-Очеретный, работал на секретном предприятии, изобретая запаховое оружие, способное деморализовать противника и вывести его из строя. Докторская диссертация Тимофея назвалась "О распространении зловония" – однако написал оную его отец, дед Антона, который ставил опыты на себе и родных, приготавливая различные смеси и подмешивая домашним в пищу. Именно он нащупал вещество, дав ему рабочее название "послаб", но не постиг тайну управления промежутком времени между принятием послаба и его действием. Это открытие сделал уже Антон, обнаружив закономерность между временем и количеством одной из составляющих вещества.

С детства Антон рос в окружении колб, мензурок и нагревательных аппаратов. Он хотел делать лимонады, но мрачный дедушка учил варить гороховый отвар и делать из него убийственной силы экстракт, превращаемый потом в конфетки. С горстью таких в кармане Антон шел в детский сад и щедро одаривал других детишек. Вскоре воспитательницы открывали окна, а сами выбегали из помещения.

Тимофей же числился на своем секретном заводе, не продвигаясь ни на йоту, и когда его уволили, покидая работу прокрался в кабинет к шефу и подсыпал в банку с растворимым кофе несколько ложек послаба...

Антон тогда уже учился в школе. Узнав о проделке отца, он вместе с ним посмеялся, а перед ближайшей контрольной взял баночку послаба с собой и проник в учительскую, где преподаватели обыкновенно пили чай.

Антон рос очень музыкальным ребенком. Он самостоятельно освоил флейту, гитару, фортепиано посещал музыкальную школу только для получения бумажки. К четырнадцати годам он начал исполнять во дворе песни собственного сочинения – ранил в кровь пальцы о струны, рвал воздух ломающимся голосом. Однажды он, чтобы никто не мешал, заперся с гитарой в туалете. Беря аккорды он приметил, что водопроводная труба будто подыгрывает ему. В это время зажурчал унитаз и музыкальная душа Антона переродилась.

Глава 8, Смотр квартиры

Узкая улица Малоподвальная шла вверх, а Лидия Егорова вниз, и около шестого дома они встретились – Туалетов и Егорова. Трехэтажный дом был старинный, в лепнине, с колоннами и портиками.

– О, я уже хочу тут жить, – сказал Антон.

Лидия набрала на парадной двери код и впустила Антона. Они поднялись на второй этаж и Лидия позвонила в квартиру.

– Сейчас! – раздался приветливый голос, клацнул звонок, и...

– Я быстрый Гонсалес, – скороговоркой проговорил Антон, оттолкнул пожилую женщину на пороге и бросился по коридору в туалет.

– Что вы делаете? – крикнула та.

– Священное право гостя!

Послышались устрашающие звуки.

– Извините пожалуйста, – попросила Лидия хозяйку.

Глава 9, Кража

– Но каким образом он вынес унитаз? – спросил инспектор Гонобобель.

– Я не знаю, не знаю, – отчаянно повторила хозяйка квартиры. Егорова стояла рядом. Это она вызвала полицию. Та прибыла в образе инспектора. Мятый плащ, шляпа, пронзительный взгляд. Он записал в блокнот показания, потом достал из кармана банку присыпки и начал трясти ею в туалете.

– Что вы делаете? – сунулась Егорова.

– Пытаюсь проявить отпечатки пальцев. Но их нет.

– Как он выбрался? Я не понимаю, – Егорова в который раз окинула взглядом уборную. Никакого окошка.

– Тут вопрос много сложнее – как он покинул туалет вместе с унитазом?

В коридоре причитала хозяйка. Инспектор повернулся к ней:

– Не волнуйтесь! Сейчас мы применим несгибаемую логику и вычислим, где надо искать ваш унитаз.

Гонобобель нахмурил лоб, подумал, сказал:

– Конечно же, он его продаст! Он украл унитаз, уже имея покупателя.

Инспектор достал смартфон и направился на сайт объявлений:

– Так, продаю б/у унитаз... Антон Васильевич...

– Это он! – крикнула Егорова.

– А вот номер его телефона. Всё, попался сверчок!

Глава 10, Смертоубийство

Весь мир попал под воздействие темпорального реактора. Только так Антон Унитазов мог предлагать унитаз женщине-вампу Томе в то время, когда еще не отковырнул его в доме на Малоподвальной.

Инспектор Гонобобель, переодевшись пажом, отправился к оперному театру в квартиру Унитазова и там, на лестничной клетке столкнулся с переводчицей-андроидом, кибернетической и беспощадной. Она стояла у двери Унитазова и сверлила ее пальцем.

Гонобобель спросил:

– Вы тоже сюда?

Она просверлила инспектору глаз. Гонобобель покатился по гладким каменным ступеням, старым как мир, старым как забытая в подвале книга. Потом андроид догадалась позвонить в дверь. Ей открыли.

Глава 11, Развязка

– Спасибо что открыл! – крикнул Антон из туалета, но ответа не последовало.

– Дима! – позвал Антон, – Дима!

Встал, вышел вон. На пороге в луже крови лежал печник Дима.

КОНЕЦ

Киев, 11 августа 2019 – 29 августа 2020