Петр Семилетов


КОНЕЦ ДНЕЙ НАДЕЖДЫ


1


Рассказик такой маленький. Надя окончила школу и не смогла поступить в институт. Это в тот, где готовят артистов. Имени Карпенко-Карого. Надя пошла туда еще весной, когда в школе училась. Пошла по улице – там хлебкомбинат рядом, хлебом горячим пахнет. И здание в тени, в ложбинке. Дверь большая, на толстой пружине, надо быть сильной. Внутри прохладно, тихо. Сразу ежу понятно – высшее учебное учреждение. И пахнет ладонями натертыми дверными ручками. Звук отбивается от каменного пола, холодного и бездушного.

Надя тогда ходила и смотрела. Ей запомнился зал, где студентов учили художественно падать. В зале пахло пОтом и разными одеколонами. И прочей парфюмерией. Хоть нос зажимай. В зале художественно падали и фехтовали. И лазали по канату.

– Это каскадеров готовят? – спросила Надя у подружки Любы, которая привела ее сюда.

– Нет, обычных актеров, – ответила та. Люба училась здесь на звукорежиссера.

И Надя решила поступать. Днями она репетировала. Читала с выражением стихи наизусть, перед зеркалом. А также монологи и диалоги, на разные голоса. Или – брала какое-то одно слово, и ну произносить его на разные лады, меняя выражение. Это называется французской школой. Внешнее влияет на внутреннее.

– Свинья! – как сталью по ребрам.

– Свинья, – с укоризной.

– Свинья, – по-дружески, мягко.

– А дикция у тебя ни к черту, – сказала ей Люба.

– Свинья, – наградила ее ответом Надя.

– Нет, я серьезно. Тебя не примут.

И не приняли. На экзамене, когда надо было сдавать актерское мастерство, Надя порозовела лицом, сделала круглые глаза и тускло, с пересохшим горлом прочитала текст. При этом она смотрела то на преподавателей, то на дверь – ей хотелось уйти. Потом шла по улице, а уши горели. Вот бы рядом стояла бочка с водой, чтобы окунуть туда голову. Неприятности обратятся в пар, в дым, с шипением испарятся в атмосферу.


2


– Надо идти работать, – сказали Наде дома. А на следующий год снова можно попытаться куда-то поступить.

– А если туда, где Люба? – предложила мама.

– Там без компьютера никак.

У Нади компьютера не было. Бабушка взяла ее за руку и повела устраивать на работу в метро. У бабушки там была знакомая, известная Наде как тетя Катя. Тетя Катя сидела в стеклянной будке внизу эскалатора и искала себе замену, поскольку уходила на пенсию. У тети Кати была лошадиная вставная челюсть и выбеленные до слоновьей кости цвета волосы. Она смахивала на мужика, нарядившегося для чудовищного маскарада. Беглый каторжник нашел себе тихое убежище.

Тетя Катя объяснила Наде, что работа – простая. Надо сидеть в будке и постоянно смотреть, все ли в порядке на эскалаторе. Время от времени нажимай кнопки на пульте, и громкоговорители сами скажут и пропоют что нужно – правила поведения в метрополитене, рекламу, музыкальные фрагменты. Периодически нужно выходить из будки, и с помощью рычажков останавливать один эскалатор и запускать другой. А в часы пик включать все четыре эскалатора. Два идут вниз, два вверх. Народу-то в столице много.

Домой шли, беседуя. Надя больше молчала, бабушка говорила за себя и за нее:

– Пересидишь как-то, перебудешь, потом новую работу найдем. Это так, пока ничего другого нет.

Приступать надо было с понедельника. Надя до этого собрала все книжки, которые брала читать в помощь к поступлению в институт, и отвезла их в библиотеку.

– Возьмете еще что-нибудь? – спросила библиотекарша в очках.

– Нет, может быть потом, следующим летом.

И она ушла, а библиотекарша осталась стареть вместе со своими очками, среди молчащих в тесноте книг.


3


Надя стала работать. Поначалу было странно – сидишь у всех на виду. Две реки людей текут, одна вверх, а другая вниз. И лампы в высоких плафонах, рядами до бесконечности.

Надя в синей униформе с погонами, у Нади пуговки золотые, а лицо она себе макияжем вырисовала. Брови подвела, губы отточила. В пилотке. Глядит наверх, а люди всё едут и едут. Чтобы как-то отвлечься, Надя придумывала себе забавы. Представляла себе, что вокруг эпидемия, а она сидит себе в будочке, в полной безопасности от окружающей среды. Или, того хуже – вне будки не граждане пассажиры, а живые мертвецы. Одни выходят из тоннелей и отправляются на поверхность, а другие наоборот, там уже побывали и возвращаются в подземные кладбища. У них там целые города, да.

Случалось, что в будку к Наде стучали. Один раз это был молодой человек, черный, похожий на цыгана. Надя подумала, что это студент, индус. Надя открыла дверцу, индус показал в улыбке белые, что кипень, зубы и протянул девушке букетик цветов:

– На. Тебе дарю, – сказал он с акцентом и молча ушел. Надя ждала, что он придет на другой день, но этого не случилось.

А еще как-то постучал ей в стекляшку мужчина в спортивном костюме, цвета морской волны – под стать щетине. Зачем-то приложил ко стеклу паспорт. Надя открыла.

– Одолжи десять гривен, я тебе паспорт оставлю, – сказал мужчина. И сунул ей в руку паспорт. Надя машинально паспорт открыла и посмотрела на фотографию. Не тот. Не тот, кто перед ней стоит.

– Это не ваш паспорт, – сказала она.

– Правильно, потому и отдаю, – мужчина выхватил у Нади из рук паспорт и нырнул в толпу. Один из затылков.


4


Она включила на эскалатор музыку, классику. Вальс Штраусса. Голубой Дунай. И вспомнился ей стих из мультфильма, который она смотрела много лет назад. Стих был придуман переводчиком: "Так добывалась краска голубая для голубой воды Дуная". В мультике звери перерабатывали на краску какие-то ягоды. Надя это запомнила, она смотрела этот мультфильм в зоопарке, там стоял павильон вроде шапито, и в нем устроили видеотеку. Собирали деньги при входе.

Надя включила музыку и увидела их на эскалаторе. Они спускались – провинциалы, семья. Супруги уже под сорок и сынок их лет десяти. Почему провинциалы? Одежда. Ей сносу нет – носи двадцать, тридцать лет, только знай что стирай да гладь. И глаза у них были честные, у провинциалов.

Столица встретила их эскалаторами. Жена смотрела на мужа, а тот стоял ступенькой выше, улыбался и плавно водил в воздухе руками – дирижировал в такт музыке. Он был счастлив. И сын его тоже улыбался. Потом вернутся к себе в родной город и будут рассказывать, что здесь на эскалаторах вальсы играют. Конечно, метро – это штука.

И Надя вдруг ярко увидела другую картину, как идут эти трое вечером в спальном районе, где они остановились пожить неделю у земляка. Летучие мыши по низкому небу шныряют. И подходят к ним, провинциалам этим, люди в спортивных костюмах, навроде того, что паспорт ей показывал. У них в руках – по бутылке светлого. И потом вскрики и страшные звуки – так бьют ногами по живому. Ярко так это увидела, как наяву. Наде захотелось выскочить, предупредить, да сдержала себя. Что им сказать? А они уже сошли с эскалатора и пошли на платформу.


5


Сидела-ждала. Так и ноги отняться могут. Илья Муромец из того-то ли села да Карачарова был сиднем до тридцати годков, всё тоже чего-то ждал, в окошко глядел, на печи лежал, калачи жевал. Надя мечтала.

Однажды постучит ей в кабинку парень и скажет, дескать, он видит ее каждый день, и только сегодня решился заговорить. И пригласит ее в кино. Вечером.

– Когда у вас заканчивается смена?

– Давай на ты.

Никто не стучал, а она все смотрела и смотрела. Сидела как сфинкс, кажется, даже не моргала. Или так редко моргала, что не замечала. Иногда приходила на ум мысль – что будет, если забудешь, как дышать? Как люди вообще умеют дышать?

Кроме этой мысли были другие, постоянные, на фоне которых Надя нажимала на кнопки, чтобы миллиард фигурок на эскалаторе слышал исполненные спокойной суровости слова. Постоянные мысли как река с кисельными берегами, затягивающие, в разных вариантах. То чернявый парень ее в кино приглашает, то блондин с сережкой в левом ухе. Много разных историй прокручивала Надя в уме, а иногда вспоминала старые истории. Немножко изменить их – и опять годятся, снова интересно. Думать.

Ехали стоящие. Сидели едущие. Ехали да сидели. Пускали монетки, негодяи. Негодяи, нажать на кнопку. Сейчас эскалатор остановится. И жизнь у нее стала как сон, и Надя уже плохо понимала разницу. Только просыпалась, пила чай с бутербродом и шла на работу – пешком шла, если смена была ранняя. Это бары в такси ездят, а она пешком. Она не барыня, у нее пилотка.

Наступила мечта, где все наоборот. Вот Надя с чернявым возвращаются поздно из кино, а им навстречу хулиганы. Но у Нади – черный пояс по каратэ. Она всех укладывает. Сначала она перерубает ударом руки рябину, а потом всех укладывает. А чернявый ее кавалер в восхищении.

Вдруг что-то случилось наверху, на эскалаторе. Звук гулкий и железный. Надя стала понимать этот мир, не мечту. И закрутила головой. Что такое?

Наверху на эскалаторе явно столпились люди. Кто-то закричал. Не слышно. Надя вышла из кабинки. Сверху кричали:

– Остановите эскалатор!

Надя вернулась в кабинку, объявила, чтобы держались за поручень, что сейчас эскалатор остановится, затем вышла и повернула румпель. Движущиеся ступени стали. А другой эскалатор продолжал бежать гофрированной чередой вниз.

В это время в зале между перронами поднялся гвалт – резко ходили люди, прижав к ушам мобильные телефоны. Кричали. Надя вернулась в будку. Там два телефона. Ни один не звонит. Надя подняла трубку, чтобы связаться с начальством. Что-то ведь случилось. А она тут, ничего не знает. Никто в трубке не отвечает.

Сверху по всем четырем эскалаторам побежали люди. Кто-то упал на одном, быстро получилась куча из тел. Пятна одежды. Надя снова вышла. Милиционера Андрея не видно. Надо пойти в служебное помещение в конце зала, там дверь сбоку, на одном из перронов. Всё узнать.

– Что там наверху? – спросила она у бегущих, достигших низа эскалатора людей.

– Закрылась дверь, которая на случай атомной войны. Блокирован вход в метро! – крикнул какой-то мужчина и побежал дальше.

– Как?

Ей никто не ответил – все рванули к платформам. Надя еще раз попробовала позвонить из будки – ничего. Пошла через зал. В самом его начале молодой человек орал в мобилку:

– Нет! Подожди! Да ну не может быть!

Еще одна женщина с красными мокрыми глазами тупо стояла, глядела вперед и дрожала нижней челюстью. Всё лицо у нее свело вперед.

– Что такое? Что случилось? – спрашивала у всех Надя.

Потом все услышали – бум! И покачнулась земля, на секунду притухло освещение и снова зажглось, но уже слабее. Стало страшно, потому что все мобильные телефоны замолчали как один. Как отрезало.


Киев, 18 мая – 1 июня 2006 года